Возвращение добровольцев в Киев в октябре 1919 г. запомнилось киевлянам не восторженными народными гуляниями. На сей раз городские улицы заполонил ужас – разразился небывалый еврейский погром с грабежами и убийствами. Антисемитские настроения умело подогревала черносотенная пресса. Нерешительными полумерами властей активную фазу погрома получилось приглушить – но вовсе убрать с киевских улиц бандитизм не удалось.

Короткая передышка

После счастливого избавления от угрозы погрома в сентябре 1919 г. на какое-то время население Киева вздохнуло свободнее. «Уже 5 ночей мы спим спокойно… На улицах видны снова веселые лица. Люди возят и носят свои найденные вещи, возвращаются в собственные квартиры», – пишет киевская студентка.

Но тем тревожнее звучали известия из провинции. Студентка записывает: «Каждый день приносит известия о погроме в том или другом местечке, о бесконечных убийствах… Выбраться отсюда почти невозможно. Приходится ехать с солдатами, которые глумятся над евреями, грабят их».

Настоящим потрясением стала новость о бесчинствах «освободителей» в Фастове 6-13 сентября 1919 г., в ходе которых, по оценкам еврейской общины, погибло до 600 человек. Весть принесли уцелевшие жертвы погрома, устремившиеся в Киев. Еврейская больница тогда приняла множество раненых, пострадавших в Фастовской резне.

Призрак погрома не исчез в сентябре и с киевских улиц. Еще более ощутимым он стал, как писал К. Г. Паустовский, «после того как советские войска отжали деникинцев от Орла и начали гнать на юг… Кольцо погромов сжималось вокруг Киева».

Что-то назревало и в городе, чувствовали киевляне. «Наш председатель Домового Комитета с каким-то смущенным видом заходит к нам в квартиру.

– О чем вы объяснялись с этими офицерами, Василий Корнилович?

– Да так, знаете… Они спрашивали, где у нас в доме еврейские квартиры», – вспоминал А. А. Гольденвейзер. Погром висел в воздухе, добавляет адвокат, «но не было санкции… со стороны начальства… Погром никогда не осуществляется без нового толчка».

Таким толчком послужил прорыв красных частей в Киев. Вернувшиеся после вытеснения большевиков добровольцы были буквально пропитаны антисемитизмом. Бывшая сотрудница китайского консульства передает разговор солдат, обедавших у них в Пассаже: «Вот теперь бы на Подол забраться жидов резать». Киевлянка успокаивает себя: может быть, это всего лишь слова? Но дальнейшие события показывают: не все так безобидно. Добровольцы «срываются с цепи».

Крики ужаса в ночи

Погром начался страшно. Вспоминает К. Паустовский: «Со стороны Васильковской улицы, катился по ночному городу, приближаясь к нашему дому, многоголосый вопль ужаса, вопль смерти великого множества людей…

Громилы оцепили один из больших домов, но не успели ворваться в него. В притаившемся темном доме… пронзительно, в ужасе и отчаянии, закричала женщина… На одинокий крик женщины внезапно ответил таким же криком весь дом от первого до последнего этажа… Кричали Подол, Новое строение, Бессарабка, кричал весь огромный город».

И. Г. Эренбурга начало погрома застало «на чемоданах» – он уезжал в Крым к М. Волошину. Как позже вспоминал писатель, «в черных домах всю ночь напролет кричали женщины, старики, дети; казалось, это кричат дома, улицы, город».

Но и покинув Киев, Эренбург все время сталкивался с преследованиями: «На станциях в вагоны врывались офицеры или казаки: «Жиды, коммунисты, комиссары, выходи!..»… Снова и снова раздавался монотонный крик: «А кто здесь пархатый?..»… На улицах подвыпившие кубанцы проверяли документы. Кто-то вопил: «Держи комиссара!..»».

По словам карикатуриста Б. Ефимова, «белогвардейцы вернулись… злые и свирепые, как дьяволы… Киев подвергся погрому и разграблению… Теперь стало небезопасно показываться на улице, а… в разных частях города стоял несмолкаемый крик сотен и тысяч человеческих голосов. Это кричали жители домов, куда ломились шкуровские головорезы».

Между тем, А. Гольденвейзер подчеркивает особенности октябрьской трагедии: «Странный это был погром, спокойный, деловитый… В том, что делалось в эти дни в Киеве, нельзя было видеть и тени стихийного проявления народного гнева… Теперешние погромщики стали несравненно деловитее и практичнее…

В еврейскую квартиру заходит вооруженная группа, человек пять-шесть. Один становится у парадной двери, другой у двери на черный ход… Один из шайки обращается к хозяину квартиры с речью: вы, евреи, мол, большевики и предатели, вы стреляли в нас из окон, вы уклоняетесь от призыва в армию и т. д. – извольте отдать на нужды Добровольческой армии все, что у вас есть ценного…; не отдадите добровольно, будете немедленно расстреляны».

И убивали, расстреливали, похищали, пытали. Киев всколыхнула смерть доктора Либермана. «Тело… лежало 24 часа на углу Терещенковской и Бибиковскаго бульвара. Он жил у чужих людей и, когда к нему ворвались погромщики, то они… дали его увести. Перед тем он сидел 6 недель в ЧК, его дом разграбили, …а теперь добровольцы вознаградили потерпевшего буржуя», – пишет студентка. Труп доктора со следами избиений был доставлен санитарами в Анатомический театр, где его опознали родные.

Не меньший страх вызвало нападение погромщиков на еврейскую больницу. По словам студентки, «добровольцы… убили нескольких больных и ограбили то немногое имущество, что оставалось… Среди убитых были раненые, спасшиеся от фастовского погрома».

В общем, по оценкам исследователей, в дни погрома в Киеве погибло около 500 человек.

Неприглядная роль прессы

Разжиганию погромных настроений в Киеве немало способствовали черносотенные СМИ. А. А. Гольденвейзер пишет: «Погромную кампанию… начали «Вечерние Огни»… В первом же своем номере… поместили… статью с указанием… случаев стрельбы евреев в… добровольческие войска. Все случаи сообщались с… подробностью и точностью, с называнием имен и указанием адресов. Все… без единого исключения, оказались ложью».

Позже газета не раз публиковала подобные материалы. ««Вечерне Огни» игривым тоном сообщают, что на Андреевской улице нередко видны собаки, грызущие головы, покрытия черными волосами, то есть еврейские».

Но, пожалуй, первую скрипку в антисемитском «оркестре» играл «Киевлянин». Газета включилась в травлю, муссируя тему поддержки евреями красных: «Им… содействовало местное еврейское население, открывшее… стрельбу по отходящим Добровольческим частям. Особенно активное участие принимали… боевые организации еврейских партий, …имевшие в своем распоряжении пулеметы и ручные гранаты, …стрелявшие из окон, балконов и отдушин крыш, бросавшие в добровольцев бомбы, обливавшие их кипятком и серной кислотой…

Поймано и расстреляно множество шпионов, …в том числе еврей, стрелявший из пулемета с Никольской церкви, …две еврейки, сообщавшие по тайному телефону… сведения о передвижении добровольческих частей, и десятки других евреев и евреек».

В разгар беспорядков огромный резонанс вызвала статья В. Шульгина «Пытка страхом». В ней, формально осуждавшей погром, вина за рост антисемитизма возлагалась на самих евреев: «Будут ли во всех… синагогах всенародно прокляты… евреи, которые приложили руку к смуте? Отречется ли толща еврейского населения… от созидателей «нового»?».

Статья возмутила многих. Студентка записывает: «на каждом втором доме был наклеен № «Киевлянина», со статьей, описывающей еврейские гнусности и предательства… Как потом оказалось, все было ложью… Никто никогда не отрицал огромной роли евреев в коммунизме, но почему то их обвинения почти всегда лживы, а уж страдают от них всегда невинные».

«Заканчивалась эта позорная статья… следующим каннибальским умозаключением: погромы с политической точки зрения вредны и с ними нужно бороться, так как они вызывают слишком много жалости к евреям», – вспоминал А. Гольденвейзер.

Б. Ефимов отмечает: «Шульгин… отнюдь не прекращал печатать в «Киевлянине» истерически кровожадные, подстрекающие к расправам и мести статьи, подписанные некой «Вендеттой»». Не только последняя (Е. Г. Градовская-Шульгина) «прославилась» своими юдофобскими материалами, но и А. И. Савенко, некий «Светлов» и другие.

В обществе всплеск антисемитизма вызвал резкое осуждение. Совещание Союза городов и ряда общественных организаций «постановило образовать лигу борьбы с антисемитизмом. В лигу решено пригласить проф. союзы, союз украин. общественных организаций, представителей еврейской общины, Всерос. земского союза, …Красного Креста и ряда друг.».

В защиту жертв погрома выступают протоиерей К. М. Аггеев, бывший деятель Центральной Рады А. Н. Зарубин. Киевский Совет профсоюзов издает гневный циркуляр против «кровавого уничтожения целого народа, гибели все новых и новых тысяч невинных жертв…, расстрелянных или зарубленных шашками, растерзанных на части».

Киевляне начинают охранять свои дома. Вспоминает К. Редько: «Населению стало понятно, что значит непрестанные выстрелы днем и… с наступлением ночи. Стреляют для суматохи, стреляют от страха и с целью грабежа… Мы живем на окраине города, и наш двор не должен быть приманкою для грабителей, убийц… Но все же мы назначаем дежурства».

А что же власти?

Полумеры властей

К погромному движению в белом стане было двойственное отношение. Стремление хорошо выглядеть перед населением и союзниками вынуждало соблюдать приличия. С другой стороны, пишет И. Эренбург, там «были черносотенцы, бывшие охранники, жандармы, вешатели. Они занимали крупные посты в администрации, в контрразведке, в «Осваге»».

Сам А. И. Деникин позже, в эмиграции, всячески от злодеяний добровольцев открещивался: ««Белый» террор – …это… эксцессы на почве разнузданности власти и мести». Правда, уж слишком много было в рядах погромщиков «чистой публики». «В некоторых квартирах, откуда вынесли решительно все, грабители французили. Значит, это были офицеры из «хорошей» сферы», – пишет студентка.

Но волей-неволей погром пришлось гасить. Еще в дни уличных боев «генералом Флугом и губернатором отдан… ряд приказаний, в том числе настоятельное требование… во что бы то ни стало прекратить нападения на дома, грабежи, начавшиеся уличные эксцессы и погромы». 18 октября в Киеве расклеен приказ генерала Бредова: «Добровольцы! Мужество перед врагом и милосердие к мирному населению и даже к поверженному врагу должно быть вашим украшением».

Но все это, как и приказ коменданта города генерала Павловского: ««Воспрещаю производство всякого рода обысков и выемок… без ордера за моею подписью… Грабителей и погромщиков задерживать… Все… оружие… должно быть немедленно сдано… Продажу крепких спиртных напитков… безусловно воспрещаю», – осталось лишь пустой декларацией.

Не особенно помогли и репрессии в отношении погромщиков – всего было вынесено 7 смертных приговоров. Да и то зачастую расстрел заменялся каторгой. А вскоре прекратилось и это: «По полученным в Киеве сведениям, Особым совещанием принято постановление о приостановке течения уголовных и гражданских дел лиц, находящихся в Добровольческой Армии на все время военных действий».

И хотя через несколько дней волна беспорядков схлынула – прекратились лишь открытые нападения на еврейские дома. Скрытый погром продолжался – активизировался уголовный элемент. В ходе красного прорыва из тюрем были отпущены, либо бежали более 2 тыс. заключенных, попутно разгромив уголовные архивы. И в октябре-ноябре Государственная стража в разных районах города все время пресекала грабежи и бесчинства, порой вступая в вооруженные столкновения с уголовниками, часто одетыми в военную форму.

Осознав, что они не могут погасить волну насилия, власти стали искать помощи у общественности. «В кабинете гор. головы состоялось совещание общественных организаций по вопросу об устройстве гор. самообороны. Представители организационного комитета заявили, что… организованы офицерско-рабочие дружины… Рабочие в эти дружины рекомендуются фабрично-заводскими комитетами», – пишет «Киевлянин».

С воззванием к киевлянам с призывом помочь Государственной страже выступил генерал Драгомиров. В результате сформировались три роты самообороны, для борьбы с бандитизмом и патрулирования улиц. Правда и здесь не обошлось без дискриминации: «с точки зрения целесообразности… евреям пока надо воздержаться от вооружения, так как такое вооружение… может вызвать взрыв национальной ненависти», – посчитали в оргкомитете.

В результате хаос на улицах удалось несколько приглушить. Но не ликвидировать вовсе – уголовные хроники в прессе продолжали пестреть сообщениями о разбоях, налетах, ограблениях и пр. В целом же последствия октябрьских событий для ВСЮР вылились не только в дезорганизацию тыла – добровольцы потеряли всякий авторитет в глазах киевского обывателя.