11 декабря  1917 года произошло неудачное восстание большевиков в Киеве против Центральной Рады. Оно стало началом войны красной России и независимой Украины.

Рождение УНР

В ноябре 1917 года была провозглашена  Украинская Народная Республика. В ее состав вошли 8 губерний от северной Таврии и Волыни до Полтавщины и Харьковщины. Хаос от падения Временного правительства, насилие связанное с революцией и переделом имущества, продолжающаяся война требовали только одного инструмента – эффективной национальной армии. Юго-Западный и Румынский фронты планировали свести в единый Украинский, под командованием царского генерала Щербачева, на которого имел влияние генеральный секретарь по военным делам  УНР Симон Петлюра. Началась украинизация – корпуса получили украинские названия, а пополнения формировались из компактных маршевых рот, внутренних украинских губерний. Киевским округом назначили командовать националиста Павленко. Курень Смерти, Черноморский курень, дивизия сердюков, юнацкая школа имени Хмельницкого – в Киеве хватало украинских частей «нового формата», набранных из зажиточных крестьян и украинцев ветеранов Великой войны. Кроме того, Петлюра отказывался перебрасывать верные ленинскому Совету Народных Комиссаров части на охваченный казацким восстанием Дон. Без украинского металла, угля и зерна в Петрограде и Москве резко становится голодно и неуютно.

Двоевластие

В ответ большевики начали пропаганду против УНР, называя новые украинские власти буржуазными и националистическими сепаратистами. К декабрю по новому стилю началась подготовка к восстанию в Киеве – такая локальная «Октябрьская революция» украинского разлива. Возглавили агитацию латыш Пуке и ветеран  Первой мировой Пятаков. План их был простой и достаточно реализуемый – на Левом берегу располагался дивизион тяжелой артиллерии особого назначения, в котором было много солдат поддерживающих большевиков. Огнем из-за Днепра должно было быть накрыто здание Центральной рады, вокзал  и Арсенал. С захватом мостов, орудия были бы в недосягаемости и могли безнаказанно  смешивать с землей украинские подразделения. Бойцы авиационных парков, дружин и запасного понтонного полка должны были захватить банки, почту и депо орудийных поездов. Когда верные Центральной раде войска втянутся в уличные бои, с фронта будет снят 2-ой гвардейский корпус и ударом со стороны Жмеринки поможет восставшим – в нем было почти 21 тысяча человек. Что сделают с городом огонь шести батарей и паралич движения по Цепному и Железнодорожному мосту в случае пожаров, уличных боев,  сторонников мировой революции  не волновало.

Конец мятежа

Но к 11 декабря план стал известен командиру дивизии сердюков полковнику Капкану и генералу Павленко. Революционеры большевики многократно собирались и переносили дату выступления, накапливали два десятка вагонов снарядов для боев, спорили о времени переброски 2-го гвардейского корпуса. Штаб руководителей находился в Мариинском дворце и их споры слышали десятки горничных, поваров  и истопников.  Когда более 6 тысяч людей активно осуждают выступления – держать их в тайне невозможно. Ночью с 11 на 12 декабря 1917 года казармы и парки мятежников были окружены украинскими войсками. Причем, сторонники УНР внутри авиапарка и горной конной батареи, выставили на караул своих людей – они и открыли двери в оружейные комнаты, где в козлах стояли винтовки и замки к орудиям. Сонные красные сопротивления почти не отказывали – была вялая перестрелка в одном из авиационных парков, но техники с карабинами не стали отдавать жизнь за идеи Ленина, против пулеметных команд и штурмовых рот сердюков. Военные полка имени Хмельницкого захватили латышей и русских, готовивших восстание в Киеве – никого из них не казнили, а посадили под домашний арест. Несколько тысяч разложенных пропагандой большевиков солдат из российских губерний грузят  в вагоны и массово отправляют на родину, часто целыми ротами. Украинцы остаются на казарменном положении – им предлагают на выбор демобилизацию или присягу УНР.

Киев избежал ужасов уличных боев и артиллерийского огня по вокзалу. Вне Киева генерал Скоропадский блокировал поезда и угрожая артиллерийским огнем с бронепоездов, разбирал железнодорожное полотно – 2-ой корпус так и не пришел на помощь большевикам в столице и повторил операцию – чемодан, вокзал, Россия. Практически без кровопролития восстание было подавлено. В Одессе так не повезет и при штурме Английского клуба и вокзала прольется кровь – город почти неделю будет вспыхивать ружейным и пулеметным огнем. Через считанные недели ленинский Совет Комиссаров объявит, что УНР и большевики находятся в состоянии войны. Этот конфликт станет началом конца УНР и катастрофой для миллионов украинцев отправленных в Сибирь, в кулацкую ссылку и умерших от голода.

Последние дни августа – начало сентября 1919 г. в Киеве оказались до предела насыщены событиями: паническое бегство большевиков; ужас артобстрела; взятие города с разных сторон двумя враждебными армиями – Добровольческой и УНР; настороженный мир между ними; добрая ссора; затем худой, но все же мир; уличные торжества. Главным же во всей этой чреде событий для киевлян было долгожданное избавление от месяцев мрака и благодарность своим освободителям.

Ожидания, томления, слухи

В последних числах августа 1919 г. многие киевляне, невзирая на опасности, предпочитали быть не дома. «По склонам Днепра, в Царском саду как потерянные ходили люди, с блуждающими глазами, и во все стороны ворочая головой: как бы приспособиться, чтоб лучше слышно было. А на лицах не столько радости было, как напряжения и тревоги. Вдруг и в этот раз – неправда? Может быть, зеленовцы какие-нибудь? А вдруг опять отступят?» – передает их настроения Ю. К. Рапопорт. Сам он в числе других бродит по городу, заходит в церкви, на кладбища, присматривается к происходящему на улицах.

Здесь же и киевская студентка: «30-го августа… Часов в пять вечера я вышла полюбоваться эвакуацией… По Владимирской и Фундуклеевской тянулись обозы, напоминающие большевистское отступление 1918 г.». Это уходили из Киева последние представители советской власти и красноармейские части.

А в это время навстречу друг другу – кто быстрее! – двигались части УНР и ВСЮР. Такое слаженное наступление двух вроде враждебных армий породило в городе массу самых фантастических слухов. А. Гольденвейзер пишет: «Наши киевские всезнайки… утверждали, что, как само собою разумеется, между Петлюрой и добровольцами есть соглашение, чуть ли не санкционированное Антантой».

Не чуждым подобных мнений оказалось и руководство деникинской агентурной сети.

Доля правды в слухах имелась. Украинским частям было приказано избегать столкновений с добровольцами – еще существовала зыбкая надежда на совместные действия против большевиков. Белое же командование надежд не питало – армия УНР рассматривалась только как враждебная.

Исход красных наступил 30 августа. В короткий период междувластия управление городом взяли на себя срочно собравшиеся гласные распущенной в феврале Городской думы. Как уже много раз до того, они ставили своей задачей поддержание порядка на улицах и избежание кровопролития.

Ну как же без обстрелов?

Сдача Киева большевиками обошлась без уличных боев. Не было и той массированной беспощадной бомбардировки которую учинил М. А. Муравьев, захватывая город в январе 1918-го. Но артиллерийский обстрел все же потревожил обывателя.

По словам Ю. К. Рапопорта, накануне, идя по Крещатику, он стал свидетелем того, как «вдруг – не вздох, а страшный треск раздался совсем близко; высоко в небе, чуть заметно, расплылся маленький белый шарик дыму…

За первым разрывом пошли другие. И не из-за Днепра, не оттуда, где третий день слышен был бой, а с противоположной стороны, с Запада…

Три армии стояли вокруг города. По двум сторонам огромного правильного треугольника шла артиллерийская дуэль. С вышки нашего дома (над седьмым этажом) видны были в небо уходящие пунцовые столбы пожаров… Высоко над головами… гудели невидимые шрапнели».

Натерпелась страха и сотрудница китайского консульства: «Канонада, канонада всякий день, всякий час!.. Добровольцы заняли Киев… Я помню хорошо тот день …и особенно ту ночь… Тогда… гремели орудия, но под их грохот звенели стаканы… Утром все стихло, на улицах было пусто, изредка пробежит, догоняя свою часть, какой-нибудь запоздавший солдат-большевик».

Под один из таких обстрелов попал киевский художник К. Редько: «Снаряд рвется… в центре улицы… Группа… кавалеристов разлетелась в стороны. На месте убит всадник – лошадь пытается встать. Я в страхе бегу. Снаряды падают параллельными рядами. Когда наконец вбежал в свой двор, жильцы только что отделались от удара. В углу дома свежая дыра… Чей-то случайный взгляд обнаруживает в раковине у водопроводного крана… неразорвавшийся снаряд…

Вдруг появились откуда-то пулеметы… Из подвала слышно, как пули искалывают каждый камень во всем дворе».

Пересидев короткий артналет в подвалах, обыватели стали выбираться наружу. Но, как оказалось, рано: отступающие открыли арьергардный огонь по Киеву. «Ночь была плохая. По своему обыкновению, большевики, уходя, выместили свою неудачу на мирном населении, и часов от 10 веч. до 1 ч. ночи безжалостно обстреливали Киев с Днепра. Повреждено немало домов…

Когда обстрел прекратился, мы прилегли, но в 7 ч. нас разбудили новые выстрелы… Мы опасались, что повторятся муравьевские дни… Но страхи были напрасны. Стрельба вскоре прекратилась», – вспоминает студентка.

А 31 августа части армии УНР под командованием генерал-лейтенанта Украинской Галицкой Армии А. Кравса вошли в Киев из Святошина.

Кто первый встал, того и город…

УГА продвигалась к Киеву с Житомирского направления, практически не встречая сопротивления. «Петлюровцы…, в сущности, шли почти без боя, следуя за эвакуирующими правобережную Украину красноармейскими частями», – вспоминал А. Гольденвейзер. Уже ранним утром 31-го через город к Думе маршировали отряды победителей. Студентка пишет:

А. Гольденвейзер вспоминал: «Украинцам удалось перехватить на один день наш город. Утром 31 августа 1919 года… мы застали на Городской Думе желто-голубое знамя… Неизменный Е. П. Рябцов, уже вступивший в исполнение обязанностей городского головы, ввл переговоры с галицийским начальством». Несмотря на ранние часы, передовые части УГА на Крещатике встречала демонстрация киевлян под украинскими флагами.

Лишь несколькими часами позже стали появляться деникинские патрули. Добровольцы продвигались к городу с трудом. Газета «Киевлянин» пишет:

Многие киевляне, мечтавшие о возрождении империи, именно их считали настоящими освободителями города. К. Редько отмечает:

Солдаты двух армий, только что выгнавших общего врага из Киева, в первые часы не проявляли друг к другу враждебности. Студентка записывает: «До полудня настроение было мирное, радужное. Добровольцы и галичане приветствовали друг друга».

К. Редько вспоминал: «Происходило ожидание и ликование. Украинский флаг занимал уже господствующее место на балконе Думы… На балконе… появились представители добровольческой армии. В самое короткое время все могли наблюдать союзническое единение флагов – бывших на фронте вместе, против красных войск, вплоть до вступления в город».

Страсти по флагу

Но затем все встало на свои места: «Между флагами возникла вражда. Украинцы на балконе хотели держать только свой национальный, а русские… потребовали главенства: не желто-голубого, а бело-сине-красного. На этой почве возникла стычка, и… галичане сняли свой флаг в негодовании», – отмечает художник.

Мирно спор не разрешился. Студентка пишет: «Заработали пулеметы. Продолжалось это недолго… У думы произошло столкновение между украинцами и великороссами. Кто-то сорвал чей-то флаг, завязалась драка, началась стрельба, – и добавляет в негодовании. – Только что освободили один из крупнейших городов и уже внесли раздор и ненависть».

Инцидент произошел и на пути следования генерала Н. Э. Бредова к Думе. «Он застал галицийские войска, стоявшие группами от Цепного моста до Никольских ворот. Они не принимали активного участия в бое. У Никольских ворот галицийские войска отказались дальше пропустить добровольческий отряд… По прибытии ген. Бредова им было предложено начальнику галицийского отряда прибыть лично для переговоров в здание пятой гимназии», – пишет «Киевлянин».

Дальше – больше. «Когда отряд… спускался вниз по Александровской улице, его встретили с Крещатика выстрелами», – вспоминает А. Гольденвейзер. В ответ добровольцы разоружили часть украинских войск.

Между тем в 5-й Киевской гимназии началось совещание А. Кравса и Н. Э. Бредова. При численном преимуществе добровольцев Кравсу пришлось подчиниться их условиям.

Во избежание кровопролития части УГА отводились за железнодорожную ветку между Постом Волынским и Киевским вокзалом, а затем далее до линии Игнатовка-Васильков-Германовка. Стороны обязывались не предпринимать друг против друга враждебных действий; возвращалось отобранное оружие и т. п.  

Позже «Киевлянин» опубликовал разъяснение об отношениях добровольцев и украинцев: «Части Надднепровской армии… не могут рассчитывать на совместные действия с нами, так как лозунги их в корне расходятся с нашими… Что же касается галицийских войск, то… резкого расхождения в целях между нами и галичанами как будто не замечается».

И контакты продолжились.

Но высокая политика не интересовала обывателя – начинался праздник.

Овации, переходящие в свист

31 августа 1919 г. центр Киева был буквально запружен народом. «Все христианское население высыпало на улицу… До полудня настроение было мирное, радужное… У всех были веселые лица… Словом, выглядело немного так, как в первые дни «улыбающейся» революции», – записывает киевлянка.

А. Гольденвейзер вспоминает: «Мелькали белые платья и праздничные наряды. Сами добровольцы в своих английских хаки имели щегольской и молодцеватый вид… Чувствовалось всеобщее единение, напоминавшее первые дни революции. Большевистская власть, чрезвычайка и расстрелы представлялись каким-то дурным сном, навсегда схороненным».

«Общий энтузиазм захватил и меня, – признается сотрудница консульства. – Я тоже купила цветы… Но вот проходит какая-то часть… Их ведет человек в штатском платье… Я решаюсь, подхожу… и протягиваю ему свои цветы. Он с изумленьем и благодарностью смотрит, на них, потом берет их, снимает шляпу и целует мне руку…

— Вы знаете, кому дали цветы? – спрашивает меня какой-то господин на тротуаре. — Не все ли равно кому? Добровольцам. – Это раскаявшаяся большевистская часть, перешедшая на сторону добровольцев».

Поприветствовав победителей, киевляне еще долго не расходились. По городу начали стихийно возникать шествия, крестные ходы. По словам А. Гольденвейзера, «толпы народа ходили по городу с национальными флагами, и …в этот день было приятно видеть и эти толпы, и эти знамена».

«Манифестации проходят одна за другой; вот впереди одной идет дама, в руках она держит национальный флаг. Большая, плоская, некрасивая, она кричит на всю улицу: «Господа, кто за Деникина, идите за мной. Петлюра его не впускает в город, в наш город! Господа, идите за мной, этого нельзя допустить!». Идем по направленно к Лавре. Неужели Петлюра действительно не впускает Деникина? И если это правда, то как же мы, с этой дамой во главе, можем ему помешать?» – вспоминает сотрудница консульства.

Но, по словам студентки, «к полудню картина изменилась. На улицах появились представители… тех слоев общества, которые любят смотреть на всякое зрелище… Толпа стала с каким-то зверским воем и хохотом срывать большевистские плакаты, разбивать бюсты, ломать деревянные сооружения… Какие-то расходившиеся бабы превратили голову бюста Троцкого в известный сосуд».

И, еще не отрадовавшись, возбужденная толпа потребовала мести. «Когда мы отходили от этой усадьбы (КиевГубЧК – Е. Г.), к ней приближался церковный ход с хоругвями и иконами. На лицах шествующих было видно больше злобы и ненависти, чем радости и благодарности. Можно было читать в глазах этих людей желание мстить, посчитаться с личными врагами под предлогом преследования коммунистов», – пишет студентка.

Месть эта, как часто бывает, сразу же стала изливаться на головы случайных людей – непричастных и беззащитных.