«По селу ходили слухи о каком-то выселении». Салия Румиева – о депортации 18 мая 1944 года

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют уникальные свидетельства из этих архивов.

Я, Салия Румиева (Зейтуллаева в девичестве), крымская татарка, родилась 20 апреля 1934 года. Уроженка деревни Къабач (после войны исчезнувшее – КР) Красногвардейского района Крымской АССР.

Состав семьи на момент депортации: отец Зедла Адильшаев (1908 г.р.), инвалид с детства, мачеха Гульшер Зедлаева (1912 г.р.), сестра Сейяре Зейтуллаева (1932 г.р.), сестра Садыкъа Зейтуллаева (1934 г.р.) и я, Салия Зейтуллаева (1934 г.р.). Я и сестра Садыкъа – близнецы.

На момент депортации наша семья проживала в деревни Къабач, номер дома не помню. В деревенской школе с преподаванием на родном языке в 1941 году я закончила 1-й класс. В 1944 году семья жила в старом доме, у нас были 10 соток приусадебного участка, сад и огород. Из домашнего скота были корова, теленок, 5 овец с молодняком и 20 кур.

Отец Зедла Адильшаев, инвалид с детства, был призван в Красную армию в начале войны, но вскоре был возвращен по причине инвалидности. В сопротивлении немецким оккупационным войскам оказывал помощь партизанам.

В мае 1944 года по селу ходили слухи о якобы каком-то выселении, но народ не верил в это.

18 мая 1944 года на рассвете к нам постучали два солдата. Они приказали собрать с собой необходимое только на 2-3 дня, объявили о том, что нас выселяют, не разъясняя куда и на какое время. Отца забрали опечатывать дома односельчан, так как соседи других национальностей уже вели разбой. На сборы дали 15-20 минут, никаких постановлений не было зачитано.

Все были в шоковом состоянии, люди были напуганы тем, что их будут расстреливать. Все плакали и кричали. Отец, опечатывая свой дом, увидел, что сосед несет нашу швейную машинку, рассердился и отобрал ее у соседа, принес к нам. Никаких постановлений о количестве (разрешенных вещей и продуктов – КР) не сообщалось.

Всех согнали в деревне у колодца. Все время нас сопровождали солдаты с автоматами, там уже были все наши односельчане.

Весь народ был окружен вооруженными солдатами. Держали там до обеда, затем начали вывозить из деревни. Привезли на станцию Буюк Онлар (Элеваторная). По дороге к станции народ плакал и кричал, стоял хаос и ужас перед неизвестностью.

На станции нас, всю семью и односельчан, погрузили в вагоны для перевозки скота. В вагоне отсутствовали туалет, вода, доступ воздуха был ограничен. Во время остановок женщины готовили еду на кострах, мужчины бежали за водой. В пути следования за больными, стариками, детьми не было медицинского обслуживания. В других вагонах был умершие, их оставляли вдоль железнодорожного полотна или сбрасывали в пути следования, умерших не хоронили. При подъезде к Казахстану давали баланду, которую ели не все, так как она пахла мазутом. В пути люди в вагонах завшивели. Состав следовал по направлению к Средней Азии. В пути были 20-22 дня.

В пути следования эшелон разделили – отцепляли по 2-3 вагона на каждой станции. Прибыли мы в Узбекистан, Алтыарыкский район, станция Вановская. Народ выгрузили из вагонов, и узбеки разобрали наших соотечественников по колхозам. Мы всей семьей попали в колхоз имени Куйбышева. Жили 6-8 семей в здании клубного типа, ранее здесь выращивали коконы тутового шелкопряда. Помещение было без окон и дверей, пол земляной, на пол постелена солома.

Людей, как рабов, гнали на хлопковые поля. Старшие работали на хлопковых плантациях. Питались тем, что выручали, продав свое, привезенное из Крыма, и покупали кукурузную муку. Отец-инвалид пошел на работу охранником подсобного хозяйства на нефтяном заводе. Отец приносил домой немного свеклы, а иногда горох, благодаря этому и выжили. Взрослое население каждый месяц ходило обязательно отмечаться в спецкомендатуру. За самовольное отлучение с территории спецпоселения наказывали. Народ боялся, и никто никуда не отлучался, так как было сообщено об указе и наказаниях за самовольное отлучение и сроках наказания.

В первые годы высылки люди умирали от голода и грязной воды. Людей, живущих рядом, никто не лечил, медицинского обслуживания не было.

Отцу-инвалиду было выделено помещение в одну комнату. В той комнате мы все и жили, питаясь свеклой, которую отец приносил с работы. Вместе с отцом работали мачеха и ее сестра. Помог нам выжить еврей с нефтяного завода. Через некоторое время нас выгнали из этого помещения, так как местные жители посчитали, что здесь должны жить узбеки. Затем мы перешли жить в дом к местному узбеку. Нам выделили комнату без всяких удобств. Поступили в школу во 2 класс с узбекским языком обучения (год не помню). Обучались на узбекском языке.

С 1944 по 1956 годы не было условий и времени для развития крымскотатарской культуры и искусства.

В 1950-х годах наша семья по вербовке переехала в город Фергана на работу на шелковый комбинат. Там нам выделили бараки для жилья. Я и моя сестра в 1952 году поступили в ФЗУ. В 1953 году после обучения поступили прядильщицами на работу в Ферганский текстильный комбинат.

В Крым вернулись в августе 1997 года. До этого жили в городе Янгиюль Ташкентской области. Сейчас проживаю в селе Глинка Сакского района.

(Воспоминание от 20 ноября 2009 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий