«Моя жизнь разделилась на до и после». Эдем Бекиров – об аресте в Крыму и планах после обмена

Крымскотатарского активиста Эдема Бекирова из Новоалексеевки Херсонской области российские силовики задержали на въезде в Крым утром 12 декабря 2018 года.​ На аннексированный полуостров он направлялся, чтобы навестить пожилую мать и других родственников перед плановой операцией на сердце. На следующий день после задержания подконтрольный Кремлю Киевский районный суд Симферополя арестовал активиста по подозрению в хранении и передаче взрывчатых веществ и боеприпасов (часть 2 статьи 222 и часть 2 статьи 222.1 Уголовного кодекса России).

Эдем Бекиров имеет инвалидность первой группы, страдает сахарным диабетом, а также носит съемный протез на правой ноге, из-за чего передвигается на костылях. На протяжении девяти месяцев в СИЗО его жизнь практически каждый день была под угрозой. В субботу, 7 сентября 2019 года, активист прилетел в Киев в рамках большого обмена.

Оказавшись на свободе, Эдем Бекиров шутит, что «даже первоклассники лучше пишут сочинения, чем российские спецслужбы – уголовные дела». История активиста – это постоянные ходатайства адвокатов о домашнем аресте и медицинских обследованиях, формальные отписки врачей и борьба за выживание в условиях следственного изолятора.

Крым.Реалии публикуют первое большое интервью Эдема Бекирова после возвращения в Украину.

О том, как узнал про обмен

Когда мы приехали (27 августа 2019 года в суд в Крыму – КР) на апелляцию, адвокат Алексей Ладин мне сказал: «Cегодня будет домашний арест». Судья в тот день очень психовал и после заседания ушел на полтора часа в совещательную комнату. Потом пришел и зачитал решение: отпустить под обязательство о явке в суд. Я был шокирован, не понял, что произошло, даже адвокаты обалдели. Я подумал: выпустят – сразу к матери поеду.

Но меня вывели из зала суда, посадили в микроавтобус и повезли к зданию ФСБ. Вышел следователь, принес мой паспорт, говорит: «Распишись, что ты его получил». Оттуда мы отправились не в сторону СИЗО, а на выезд из города. Я говорю: «Вы дорогу не попутали? Я Симферополь хорошо знаю, мы не туда едем». Он (сотрудник ФСБ – КР) отвечает: «Мы летим в Москву. Побудете там два-три дня и дальше ваша судьба будет решаться».

Я спросил еще, есть ли у меня выбор. Мне сказали: «Об этом даже речи быть не может, выбора у вас нет». Сели в самолет на обычный рейс Симферополь-Москва: я, врач и два чекиста (сотрудника ФСБ – КР). В Москве встретил бусик и отвез на конспиративную квартиру. Где она была, что это за место – я так и не понял. Мне ничего не говорили, но я находился под наблюдением врачей. Дали возможность сообщить родным, что я оказался в Москве, потому что Ладин (адвокат Алексей Ладин – КР) и дочь меня искали. Две недели там сидел, отдыхал и ждал.

Смотрел телевизор, российские телеканалы. Когда увидел на форуме Путина и Медведчука, которые говорили про обмен, то понял: что-то должно произойти. Потом уже в открытую по телевизору начали говорить про обмен, про моряков. Я понял, что нас готовят. Позже уже мне прямо сказали: 7 сентября будет обмен. Ночь с 6-го на 7-е я не спал.

О предложении следователя ФСБ отказаться от адвоката Алексея Ладина

Первый раз, когда меня привезли в ФСБ (крымский главк ФСБ России в Симферополе – КР), туда пришли адвокаты Алексей Ладин и Ислям Велиляев. Алексей сразу сцепился со следователем, начал ему называть статьи (Уголовно-процессуального кодекса России – КР), говорить о нарушениях. Тот понял, что перед ним не мальчик какой-то, а грамотный адвокат. И когда следователь ФСБ Романец вез меня из управления обратно в СИЗО, то начал задавать провокационные вопросы о принадлежности Крыма. Я говорю: «Вы мнение мое хотите узнать? Так оно однозначное: Крым – это Украина». Мы приехали под СИЗО и в какой-то момент (в микроавтобусе – КР) оказались с ним один на один, я даже не заметил, как все охранники вышли. Тогда он мне предложил: «Откажись от Ладина и я тебе организую VIP-камеру с видом на море. Я тебе найду такого адвоката, что мы это дело очень скоро закроем и ты окажешься…» Но где – не сказал.

О том, как сидел с Русланом Трубачом, осужденным по «делу Веджие Кашка», и Сервером Мустафаевым, фигурантом второго бахчисарайского «дела Хизб ут-Тахрир»

Когда я попал в СИЗО, я был шокирован и не понимал, что происходит. Я думал так: сейчас разберутся и меня отпустят. Руслан (Трубач – КР) был со мной с первых дней, очень мне помогал, например, принимать душ над раковиной. Он постоянно за мной ухаживал. За это я ему буду благодарен всю жизнь.

Первые два месяца было отчаяние. Даже находясь рядом с Русланом, мою психологию и мышление было сложно переломать. Руслан мне дал понимание, что я отсюда выйду не скоро и нужно бороться. Он сразу сказал: «Раньше чем через полгода ты отсюда не выйдешь». Он не скрывал этого и говорил прямо. А я не мог понять, почему должен столько сидеть, если ни в чем не виноват, а дело сфабриковано.

Мы (с Русланом Трубачом – КР) долго просили у администрации СИЗО телевизор и холодильник в камеру. Столько продуктов выбрасывалось из-за его отсутствия. Продукты складывали на окно, но и там они портились из-за солнца, да и коты лазили.

Как-то нам сообщили, что в СИЗО будет проверяющая комиссия и зайдет к нам. Руслан взял листок А4, нарисовал телевизор, на экране – море, песок, пальмы, а внизу – название «Рекорд», и повесил на стенку. На второй день пришла комиссия и проверяющий спрашивает: «Ну, что вы тут делаете?» Мы отвечаем: «Да вот сидим, телевизор смотрим». Начальник СИЗО приказал убрать, но мы не послушались. Уже когда нас перевели в другую камеру, ребята рассказывали, что этот нарисованный телевизор так и остался там висеть на стене.

Сервер Мустафаев – уникальный человек по своему характеру, стойкости, образованности. Он не переживал, что его могут на двадцать лет посадить. От Сервера я тоже многому научился, он, можно сказать, открыл мне глаза на происходящее в Крыму. Ухаживал за мной так же, как и Руслан. Он очень умный, я ему это часто говорил: «Сервер, ты – уникальный парень». Все заявления в адрес администрации СИЗО с различными требованиями от нас писал Сервер. Честно говоря, я очень горд, что был с ним рядом.

А в медсанчасти СИЗО я сидел в той же камере, где и Бекир Дегерменджи (осужденный по «делу Веджие Кашка» – КР) в свое время. Крымские татары сильно повлияли на СИЗО в том плане, что чистоту навели, порядок. Даже в тех условиях смогли. Устанавливали механизмы, чтобы горячая вода постоянно была, дежурства завели. То есть покушали – со стола убрали, посуду вымыли, курящие – а их большинство – чтобы у окна курили по очереди, чтобы дышать было чем.

О медицинских осмотрах в больницах

Они (врачи – КР) смотрели на меня, как сотрудники ФСБ. Даже кровь из пальца не брали. Там есть один заместитель поликлиники, так он после осмотра шел к сотруднику ФСБ и тот говорил, что нужно написать в заключении. Согласно этим заключениям, я был самый здоровый в СИЗО, прямо спортсмен. Когда начали колоть инсулин, организм сразу среагировал. Хотя я даже и не знаю, что именно они кололи. Губы опухали так, что падали на подбородок, тело покрывалось сыпью. Они и сами были в шоке от этого.

Об уголовном деле

Ясно, что дело было сфабриковано. Я не знал, что происходит за стенами камеры, какая идет пропаганда. Когда они меня в ФСБ везли (после задержания на административной границе – КР), был момент, что я оказался один на один с инспектором, который брал отпечатки пальцев. Сравнительно адекватный такой парень. У него был телефон при себе, говорит: «Хочешь, покажу, почему тебя бен Ладеном назвали?» «Ну, покажи». Показал, как снимали момент задержания, как вели к автобусу, и здесь же – смонтированный кадр якобы того, что я вез при себе (192 патрона к пистолету Макарова и 47 тротиловых шашек – КР). Дело сфабриковано очень по-тупому, ни в чем не сходилось, ни в одном доказательстве. Я говорил следователю: «Романец, ты, наверное, в школе двоечником был?» Смеется: «Почему так считаете?» «Потому что ты дело так сфабриковал. Дети в первом классе сочинение складнее пишут».

• Крым. Реалии

Крым.Реалии собрали самые яркие фотографии с аэропорта «Борисполь», где встречали освобожденных украинцев. 

О судах

На суды поддержать заключенных приходят люди по 200-300 человек. Расстояние от автозака до двери суда – это секунды, но ты видишь этих людей, слышишь их и понимаешь, что там не один и не два человека. Из-за этого, когда заходишь в суд, чувствуешь себя по-другому, понимаешь, какая сила находится за этими стенами. Никогда не было надежды, что меня отпустят. Руслан и Сервер мне растолковали, что ждать (от подконтрольных России крымских судов – КР) нечего. Суды проходили однобоко. Было такое ощущение, что ни меня, ни защиты нет на заседании. Судья разговаривает только со следователем и прокурором. Их три человека, а мы не существуем. И так – из заседания в заседание.

Прокуроры заглядывают в рот следователю ФСБ. Он скажет: «Продлить (арест – КР) на два месяца», и те сразу: «Да, мы поддерживаем». Что бы адвокаты ни предъявляли, суду по барабану. Я уже не стеснялся говорить, что об этом думаю, вставал, называл власть клоунами, адвокаты, даже бывало, одергивали, особенно на последних заседаниях.

Я уже не выдерживал психологически, был один суд, когда я вообще не хотел разговаривать. (Адвокаты – КР) Алексей и Ислям каждый раз так скрупулезно готовили медицинские документы, а в постановлениях (суда – КР) везде указывалось, что защита не предоставила документов, подтверждающих, что мне нельзя находиться в СИЗО. Пачки документов толщиной по пять сантиметров предоставляли – но их как бы нет.

О пережитом

Это тяжелый опыт. У меня после ампутации ноги был сложный процесс восстановления. Тогда я дал себе слово, что если выздоровею, то обязательно схожу в хадж и организую людей навести порядок возле мечети – окультурить, зелень посадить, лавочки поставить, чтобы можно было посидеть, поговорить. Мы так и сделали сообща. Через некоторое время появилась возможность и в хадж поехать. Жена тогда даже сомневалась, что я в своем состоянии смогу это сделать. Но Бог помог, дал силы и я прошел весь хадж от начала до конца. Вернувшись домой, я понял, что моя жизнь разделилась на две части – до и после хаджа, многое переосмыслил. Этот опыт (ареста – КР) такой же.

Пока не могу войти в колею, но мировоззрение, взгляды на очень многие вещи даже в свои 58 лет я поменял. Отношение к жизни, свободе, любви, родине, народу. Они не просто укрепились, а стали твердыми. Всевышний дал это испытание не просто так, он мне подсказал дорогу, по которой я должен сегодня идти. Не знаю, насколько сил хватит, но буду стараться сделать так, чтобы все вернулись домой, в свои семьи: у Сервера четверо детей, у Сейрана (Салиева, фигуранта второго бахчисарайского «дела Хизб ут-Тахрир» – КР) тоже. Они должны с отцами расти. Им нужна мужская, папина рука. Я преклоняюсь перед женами всех политзаключенных, просто голову склоняю, насколько они верны своим мужьям и верят, что те на правильном пути.

О ближайших планах

В первую очередь надо поправить здоровье. За девять месяцев очень много всего проявилось. За эти пару дней (в больнице «Феофания» – КР) я понял, что у меня проблемы со здоровьем еще большие, чем ожидал. А потом… Я же здесь сегодня, а ребята там. Буду прикладывать максимум усилий, чтобы они тоже оказались на свободе.