Джафер Сейдамет: «Отдельные воспоминания». Часть 25

1 сентября 1889 года (13 сентября по новому стилю) появился на свет один из наиболее выдающихся лидеров крымскотатарского народа – Джафер Сейдамет. В честь 130-летия со дня рождения «крымского Петлюры» – литератора и публициста, в переломную эпоху ставшего военачальником и дипломатом – Крым.Реалии публикуют уникальные мемуары Сейдамета.

Продолжение. Предыдущая часть здесь.

Игра российской полиции

Осенью 1912 года я вернулся в Париж. Я вновь поселился в комнате в доме мадам Депре, начал ходить на лекции и в библиотеки. В те дни в Париж приехал студент юридического факультета из Санкт-Петербурга Шакир Мехмет Яр, родом казанский татарин. Мадам Депре, которая была не в состоянии выговорить имен и фамилий моих товарищей, давала каждому прозвище. Шакира, вследствие его блестящего ума, она прозвала «Месье Электрик». Надо признать, что это прозвище ему очень подходило. Шакир прибыл в Париж в качестве журналиста газеты «Вакыт» [«Время»], издаваемой в Казани. В действительности же казанские националисты и революционеры послали его, чтобы он разузнал истинное лицо издаваемого в Париже журнала «İslam Alemi» [«Исламский мир»]. Насколько могу судить, мой адрес дал ему Гаяз Исхаки Бей. В «İslam Alemi» некий еврей Хаджи Талаш – под своим именем, под псевдонимом или под именем Айше, которое он дал своей жене, – публиковал положительные статьи о российских мусульманах, затем отправлял экземпляры этого журнала известным фигурам среди российских мусульман и получал от некоторых доверившихся и наивных письма об их положении в России. Некоторые даже присылали ему деньги. Затем фальшивый мусульманин все полученные письма передавал российской полиции. Вот так честные и верные сыны российского ислама попадали в тюрьмы. В результате частного расследования, которое мы провели совместно с Шакиром, выяснилось, что вместе с Хаджи Талашем действует некий молодой человек из Казани, знающий татарский язык, студент Сорбонны и Коллеж де Франсе. У нас состоялось несколько тайных бесед с этим молодым человеком. Мы даже отправились в дом Талаша в окрестностях Парижа. Мы поговорили с ним и с его женой. С помощью этого казанца мы перехватили секретные документы упомянутого еврея.

В это время выяснилось, что Шакир должен срочно вернуться в Россию. Чтобы помочь ему, я заложил в ломбарде золотые часы, серебряный портсигар и перстень, а полученные деньги отдал Шакиру. Об этом способе заимствования денег рассказал мне Шакир – раньше я не знал об институте ломбарда. Кроме того, я позаимствовал определенную сумму у мадам Депре. Таким образом я обеспечил возвращение Шакира в Россию. Он же, по прибытии на место, выслал мне долг.

Я был весьма доволен знакомством с Шакиром. Особенно меня радовало, что его отправили в Париж. Мои надежды возросли, когда я увидел, что наши революционеры действуют охотно, в состоянии воспользоваться представляющимися возможностями, что они сильны в действиях против врагов...

Шакир был человеком интеллигентным, читавшим русскую литературу, отдающим себе отчет в национальной трагедии. Он считал, что основополагающим принципом является анализ. Он был скромным, простым, душевным, и я очень легко нашел с ним общий язык. Между нами завязалась дружба. После его отъезда в Россию я получил от него несколько писем, и благодаря ему какое-то время мне прислали газету «Вакыт», которая давала мне представление о текущих событиях в России и в среде нашего народа.

Когда Шакир был в Париже, на учебу в город приехал также Эдхем Фейзи (Гёзайдын) Бей, родом из [болгарского города] Силистры, который раньше несколько лет работал в Крыму учителем. Он также поселился у мадам Депре. Он учился на географическом факультете Сорбонны и на курсах в Вольной школе политических наук. Мы дружили в течение многих лет. Фейзи Бей был человеком честным, серьезным, трудолюбивым и душевным. Он весь отдавался учебе, его не очень волновала общая политическая ситуация, и он не уделял большого внимания революционным течениям. Однако он посещал протурецкие демонстрации, организованные социалистами, ему особенно нравились речи [Жана] Жореса.

Курсы журналистики

В том году я, кроме юриспруденции и Высшей школы социальных наук, записался еще и на курсы журналистики. Основная цель посещения этих курсов была связана с моей мечтой овладеть профессией журналиста, чтобы более действенно бороться с царским самодержавием и колониализмом, а также издавать в Крыму свою газету или журнал. Моим идеалом было стать журналистом и служить своему народу на этом поприще.

Вместе с нашими преподавателями мы отправились в [лозаннскую франкоязычную] газету «Le Matin» [«Утро»]. Мы посетили все уголки типографии и редакции. В то время «Le Matin» была самой совершенной газетой века с точки зрения техники, управления и распространения. Однако один из наш преподавателей показал нам «Le Matin» не только в этом отношении, но и в качестве примера телеграфных новостей. «Le Matin» раскрывали новости наилучшим образом в наименьшем количестве слов. Из газет, которые публиковали одни и те же новости, в «Le Matin» всегда использовали наименьшее количество слов и употребляли наиболее четкие выражения.

Также преподаватели обращали наше внимание на положительное влияние, которое оказывала на читателей [парижская] ежедневная газета «Le Temps» [«Время»], благодаря своей серьезности, тщательности и стремлению к тому, чтобы разделение газетной полосы было соответствующим – и постоянные темы всегда находились на одних и тех же местах во всех номерах газеты. Мы следили за ситуацией с журналами, борющимися на свободном рынке прессы и достигали успеха в этой борьбе.

В это время я получил из Санкт-Петербурга письмо от [Номана] Челебиджихана с описанием празднования Рамазана местными мусульманами. Письмо было коротким, но важным для меня – автор писал, что в Санкт-Петербург приехала Нигяр [Бегие] Ханум, дочь Исмаила Бея Гаспыралы [Гаспринского], сверх того описывал проблемы, обсуждавшиеся на встречах, а также игры и развлечения, с уважением отзывался о произведении «Kaytarma» [«Возвращение»] авторства Нигяр Ханум. Однако в целом тамошние встречи, разговоры и атмосфера не удовлетворяли моего друга, он подчеркивал, что наше петербургское сообщество пока не в состоянии справиться со своими проблемами и бедами.

Джелял Коркмазов

В том году из Стамбула в Париж приехали Джелял Коркмазов и его жена. Они поселились в маленькой квартире на улице, на которой жил и я – на улице Эстрапад. Джелял возобновил некогда прерванные занятия на юридическом факультете. Однако он мало занимался содержанием лекций – скорее их критикой и доказыванием того, что все правовые институты полезны только правящему классу. Он сменил взгляды с социалистических на анархистские. Он не выпускал из рук книг [Петра] Кропоткина и [Михаила] Бакунина. Однажды он взял меня на лекцию Себастьяна Фора – гуру анархистов и, естественным образом, атеистов. Он обратил мое внимание на педагогическую систему Фора. В другой раз мы пошли посмотреть «Отверженных» Виктора Гюго в одном маленьком кинотеатре в Латинском квартале. Джелял покинул кинотеатр под впечатлением. Тогда я атаковал его анархизм. Я убеждал, что ценность личных жертв и героических поступков состоит лишь в том, что они являются примером для общества, для молодежи, в то время как социальная революция, приводя в движение массы, изменяет судьбу государства путем захвата рулевого весла страны. В то время Джелял атаковал не только систему управления, но и социальную структуру государства. Анархисты безоглядно выступали против правительства и общества, их критика была безжалостной. Джелал яростно защищал необходимость уничтожения всего для достижения абсолютной свободы. К сожалению, как должно быть устроено будущее – этого он сказать не мог.

В те дни он, с одной стороны, читал работы Кропоткина, особенно «Взаимную помощь как фактор эволюции» или его наблюдения из жизни животных, с другой – анализировал «La Cité antique» [«Древний город»] Фюстеля де Куланжа и теории естественного права. Он горячо убеждал, что без полной свободы и равенства, особенно без обеспечения этих ценностей экономикой – попросту смешно говорить о законе и справедливости в обществе. Его не удовлетворял принцип: «каждому – по труду и способностям», он мечтал о реализации идеи: «каждому – по потребностям». Он пытался развивать анархизм в соответствии со своими мыслями новым, более позитивным и научным способом.

Он был настолько привязан к этой вере, что утверждал, что порывы сердца и интуиция более притягательны, честны и действенны в жизни, чем умственные спекуляции. Это была реакция его души на «мысль» – критикующую и беспокоящую его веру.

Продолжение следует.

Примечание: В квадратных скобках курсивом даны пояснения крымского историка Сергея Громенко или переводы упомянутых Сейдаметом названий, а обычным шрифтом вставлены отсутствующие в оригинале слова, необходимые для лучшего понимания текста.